Заповедное место - Страница 40

— Почему вы решили, что я должен отстранить Мордана? — спросил Адамберг, убирая телефон в карман.

— Он морально надломлен, и ему нельзя доверять.

— Если человек надломлен морально, это не мешает ему сидеть в засаде. Тем более что мы устраиваем ее для проформы: вряд ли Лувуа рискнет вернуться.

— Но у нас особый случай. Произошла утечка информации.

— Хватит намеков, майор. Если у вас есть подозрения, скажите об этом прямо. Мордан служит в нашей системе двадцать семь лет, он прошел огонь, воду и медные трубы, его даже Ницца не смогла превратить в коррупционера.

— Я знаю.

— Тогда я не понимаю вас, Данглар, честное слово, не понимаю. Вы сами только что сказали: причина утечки в том, что кто-то сболтнул лишнее. Это не предательство, а простая неосторожность.

— На словах я всегда представляю все наилучшим образом, но в голову лезет самое худшее. Вчера утром он нарушил субординацию, превысил свои полномочия и спровоцировал побег Эмиля.

— Дочь Мордана бьется головой о стену в тюрьме Френ, поэтому его собственная голова блуждает где-то далеко, за сотни километров отсюда. И он, ясное дело, совершает оплошности, проявляет чрезмерное рвение либо неуместную робость, он зол на весь мир, он утратил самоконтроль. Надо приглядывать за ним, вот и все.

— Из-за него сорвалась проверка алиби в Авиньоне.

— Ну и что?

— А то, что у него уже два серьезных прокола: во-первых, побег подозреваемого, во-вторых, непроверенное алиби — небрежность, достойная новичка. И заметьте, по закону ответственность за его ошибки ложится на вас. По итогам этих двух дней кто-то может сделать вывод, что вы запороли первый этап расследования. При том, как придирается к нам Брезийон, можно вылететь из Конторы и за меньшее. А теперь еще эта история с утечкой информации и убийца, который пустился в бега. Если бы кто-то захотел вывести вас из игры, он действовал бы именно так.

— Бросьте, Данглар. Мордан мешает расследованию? Мордан хочет меня устранить? Ни за что не поверю. Да и зачем ему это?

— Вы можете узнать истину. А такая перспектива кое-кого не устраивает.

— Кого? Мордана?

— Нет. Кого-то наверху.

Адамберг посмотрел на палец Данглара, указывающий на потолок: майор намекал на круг лиц, обладающих властью, который он обозначал словом «наверху», хотя в данном случае мог бы с тем же успехом сказать «внизу», в глубоком, скрытом от глаз подземелье.

— Кто-то наверху, — продолжал Данглар, все еще указывая пальцем на потолок, — не заинтересован в том, чтобы убийство в Гарше было раскрыто. И в том, чтобы вы работали у нас.

— А Мордан ему помогает? Быть такого не может.

— Очень даже может — с тех пор как его дочь оказалась в руках правосудия. Этим людям там, наверху, ничего не стоит замять дело об убийстве. Мордан заключил с ними сделку: он дает им возможность вывести вас из игры, а они за это освобождают его дочь. Не забывайте, через две недели будет предварительное слушание по ее делу.

Адамберг щелкнул языком.

— Это не в его характере.

— При чем тут характер, когда твой ребенок в опасности? Вам этого не понять, ведь у вас нет детей.

— Не начинайте, Данглар.

— Я хотел сказать, нет ребенка, которым бы вы занимались всерьез, — сухо сказал Данглар, возвращаясь к их всегдашнему спору, к их давнему противостоянию. По одну сторону фронта был Данглар, стремившийся защитить Камиллу и ее ребенка от бурной, полной превратностей жизни, которую вел Адамберг. С другой стороны был сам Адамберг, живший по своей воле и, по мнению Данглара, подвергавший слишком большой опасности близких ему людей.

— Я занимаюсь Томом, — возразил Адамберг, и его кулаки сжались. — Я сижу с ним, вожу его на прогулки, рассказываю ему разные истории.

— Где он сейчас?

— Это вас не касается, и отстаньте от меня. Он на отдыхе, с матерью.

— Да, но где?

Над двумя мужчинами, над грязным столом, пустыми стаканами, измятыми газетами с фотографией убийцы нависла гнетущая тишина. Адамберг пытался вспомнить, куда Камилла в этот раз поехала с малышом. Куда-то на вольный воздух, это точно. К морю — в этом он был уверен. Скорее всего, в Нормандию. Он звонил им два раза в неделю, у них все было в порядке.

— В Нормандии, — сказал Адамберг.

— В Бретани, — возразил Данглар. — В Канкале.

Если бы Адамберг был Эмилем, он бы сейчас расквасил Данглару физиономию. Он мысленно видел эту сцену, и она ему нравилась. Однако он ограничился тем, что встал с места.

— То, что вы подумали о Мордане, майор, просто мерзость.

— Если человек хочет спасти свою дочь, это никакая не мерзость.

— Я хотел сказать: мерзость — это ваши мысли. То, что у вас в голове.

— Еще бы. Конечно, это мерзость.

XIX

В кафе, как вихрь, ворвался Ламар:

— Срочное дело, комиссар. На проводе — Вена.

Адамберг непонимающе взглянул на подчиненного. Врожденная робость мешала бригадиру Ламару изъясняться четко и внятно: обычно он не решался докладывать о чем бы то ни было своими словами, а всегда читал по бумажке.

— Какая вена, Ламар? На каком проводе?

— Город Вена. На проводе — Тальберг, вторая половина фамилии как у вас, а еще был такой композитор.

— Да, — подтвердил Данглар, — Сигизмунд Тальберг, австрийский композитор, тысяча восемьсот двенадцать — тысяча восемьсот семьдесят один.

— Этот Тальберг говорит, он не композитор. Он — комиссар.

— Комиссар из Вены? Так бы сразу и сказали, Ламар.

Адамберг вышел из бара и последовал за бригадиром. Они перешли на другую сторону улицы.