Заповедное место - Страница 21

К ним направлялся Мордан. Раскачивающаяся походка, тощая вытянутая шея, седоватый пушок на голове, беспокойно бегающие глаза: точь-в-точь старый аист, высматривающий в воде рыбу. Он подошел к Эмилю и взглянул на Адамберга без малейшего снисхождения.

— Спит, — тихо сказал Эмиль. — Это нормально, можно понять.

— Он говорил с вами?

— Ну и что? Это его работа, разве нет?

— Конечно. Но все-таки надо его разбудить.

— Свинство какое, — с отвращением произнес Эмиль. — Парень задремал на пять минут, а ему сразу нагоняй устраивают.

— Было бы странно, если бы я устроил ему нагоняй. Это мой комиссар.

Мордан тронул Адамберга за плечо, тот открыл глаза. Эмиль встал, ему захотелось отойти подальше. Он был потрясен, узнав, что этот человек — комиссар: как будто изменился привычный порядок вещей и нищие вдруг стали королями. Одно дело рассказывать про отродье и про Купидона рядовому полицейскому, и совсем другое — комиссару. То есть такому типу, который в совершенстве владеет самыми коварными приемами допроса. А этот комиссар, как он слышал, настоящий ас. Он столько всего наговорил ему и наверняка сболтнул лишнее.

— Не уходите, — сказал Мордан, придерживая Эмиля за рукав, — вам тоже будет интересно послушать. Комиссар, мы получили ответ от нотариуса. Три месяца назад Водель написал завещание.

— Большое наследство?

— Не очень. Три дома в Гарше, один в Вокрессоне, большой доходный дом в Париже. Плюс ценные бумаги и страховки на такую же сумму.

— Ничего особенного, — сказал Адамберг, вставая и отряхивая брюки.

— Не считая обязательной доли, причитающейся сыну, Водель оставляет все свое имущество чужому человеку. Эмилю Фейяну.

IX

Ошеломленный Эмиль снова уселся на ступеньку Адамберг остался стоять, прислонившись к дверному наличнику, наклонив голову и скрестив руки на животе: как утверждали коллеги, эта поза была единственным ощутимым признаком того, что комиссар погружен в размышления. Мордан расхаживал взад-вперед, размахивая руками, его взгляд беспрестанно и бесцельно перебегал с одного на другое. На самом деле Адамберг отнюдь не был погружен в размышления; он просто думал о том, до чего же Мордан сейчас похож на аиста, который сжимает в клюве только что пойманную рыбу и гордится своей добычей. В данном случае его добычей был Эмиль. Неловко скручивая папиросу, садовник прервал молчание:

— Это ненормально, когда сына лишают наследства.

Послышалось потрескивание: бумажная трубочка на конце оказалась пустой, она вспыхнула, как факел, и обожгла волосы Эмиля.

— Пусть он и не хотел детей, но все же это его сын, — продолжал Эмиль, потирая тлеющую прядь, которая распространяла запах паленой свиной щетины. — Он не настолько меня любил. Даже если знал, что я буду в меланхолии, а я и правда в меланхолии. Наследство должно было отойти Пьеру.

— У вас доброе сердце, да? — спросил Мордан.

— Нет, просто я говорю, что это ненормально. Но я возьму свою часть наследства, к последней воле старика надо отнестись с почтением.

— Как выгодно иногда быть почтительным.

— Дело не только в почтении, все должно быть по закону.

— Как выгодно иногда быть законопослушным.

— Ага. Так я получу домик?

— Может, этот домик, а может, другие, — вмешался Адамберг. — С причитающейся вам половины наследства придется уплатить очень большой налог. Но вам останется как минимум два дома и внушительная сумма денег.

— Я возьму к себе маму и выкуплю пса.

— Быстро же вы все решили, — заметил Мордан. — Как будто готовились заранее.

— Ну и что? Разве это не нормально, что человек хочет взять к себе маму?

— Вам свалилось на голову наследство, а вы, похоже, не очень-то удивлены. Обычно людям нужно время, чтобы переварить такую новость.

— Мало ли что людям нужно. Я вот уже переварил. С чего бы мне полдня этим заниматься?

— Вы знали, что унаследуете имущество Воделя. Вы знали, что написано в завещании.

— Нет, не знал. Но он обещал мне, что однажды я стану богатым.

— По сути это то же самое, — сказал Мордан и растянул рот до ушей, как человек, который, взяв с тарелки рыбину, впивается зубами ей в бока. — Он заранее предупредил вас, что вы будете его наследником.

— Нет. Он увидел это, когда гадал мне по руке. Он умел читать все эти линии и научил меня. Вот. — Он показал на свою правую ладонь, у основания безымянного пальца. — В этом месте он прочел, что я стану богатым. Но ведь это не означало, что речь шла о его деньгах, верно? Я играю в лотерею и подумал, что меня ожидает крупный выигрыш.

Эмиль вдруг замолчал и стал разглядывать свою ладонь. Адамберг, наблюдавший за жестокой игрой в аиста и рыбу, увидел, как на лице садовника промелькнула тень давнего страха, нисколько не связанного с агрессивным поведением Мордана. Наскоки майора, по-видимому, ничуть не пугали, даже не раздражали его. Нет, это было связано с линиями на его ладони.

— Он прочел у вас на руке что-то еще? — спросил Адамберг.

— Да нет, ничего особенного, кроме будущего богатства. Он считал, что руки у меня самые обычные, и говорил, будто это большая удача. Я не обижался. Но когда я захотел посмотреть на его руки, тут вышла осечка. Он сжал кулаки. Сказал, там и смотреть нечего, у него на руках вообще нет линий. Нет линий! Он так разозлился, что лучше было не настаивать, в тот вечер мы даже не играли в крестики-нолики. Нет линий! Это ненормально. Если бы я мог увидеть тело, я бы проверил, правда это или нет.

— Увидеть тело нельзя. Но так или иначе, от ладоней ничего не осталось.